ПРОЗРЕНИЕ
Чудом спаслась от смерти неминуемой белобрысая еврейская девчушка Сонечка. В проклятом для украинских евреев сорок втором году, ранней весной, брело обреченное человеческое стадо в расстрельное место, на окраину городка, уже не надеясь на избавление, но искренне веря в глубине души во встречу со справедливым и милостивым Б-гом. Веселились упоенные властью фашистcкие «сверхчеловеки», истерично лаяли злобные овчарки, тихо плакали вслед жалостливые хохлушки. А четырехлетняя девочка из толпы несчастных евреев возьми и потеряйся, да так ловко, что надменные палачи и не заметили. Подхватила Сонечку на руки пожилая Горпина да исчезла мигом. Горпина жила неподалеку на заброшенном хуторе, полицаев зловредных в патриархальной глуши не водилось, а имелись украинское степное приволье, ветхая Горпинина мазанка да огородик, окруженный вишневыми и яблочными деревьями. Заполучила Горпина донечку взамен сынов, Васыля да Панаса, на западной границе загинувших. Годувала да кохала Софийку, учила, чему сама знала по жизни крестьянской, и выросла Софийка в красавицу да умелицу. О своем истинном происхождении с годами позабыла, не без Горпининой помощи, между прочим, надежнее так бабке было, да и людям объяснять ничего не надо. А в пятьдесят пятом засватал статную, черноокую дивчину гарный да работящий украинский хлопец Тарас Гаркуша, и зажили молодые вдвоем у него в нововыстроенной хате. Добросердечная Горпина вскорости померла, и не осталось у Софийки ни одной родной души на целом свете.
Родила Софийка в восемнадцать лет дочку-помощницу Галю и приболела по-женски, никак потом забеременеть не могла, хоть мужу Тарасу и сильно хотелось наследника. А в шестьдесят первом, когда уже и надежду потеряла, вдруг затяжелела, родила хлопчика и померла родами. Чернявого и большеглазого мальчонку назвали Сашко - Александр Тарасович Гаркуша. Недавно родившая соседка Оксана кормила сироту грудным молоком, а сестричка Галинка растила братика, кашку ему варила, игралась с малышом и храбро защищала в годы его малолетства. Отцу-то некогда - целыми днями в поле на тракторе пропадал или худобу управлял домашнюю. Летело время, городок разросся и «поглотил» тихий хутор. Да и к лучшему: Сашку сподручней в школу ходить. Батько Тарас слесарить на железную дорогу устроился, так до смерти и не женился, Галинка замуж вышла, а гарнесенький сызмальства хлопчик превратился к окончанию десятилетки в справного парубка с каким-то нетипичным лицом. Глаза лупатые, волосы курчавые, черные, нос горбатый - жидок натуральный, да и только. Учился Сашко отлично, а разговаривал на чистой украинской мове, хоть и знал великолепно русский язык, потому как книгочеем страстным с годами стал. Не помогали пока в жизни знания приобретенные: пару раз отлупили за «морду жидовскую», вот и невзлюбил парень поганую нацию. Причем не просто на бытовом уровне, как издавна и повсеместно было принято в СССР, а в глобальном масштабе, для чего подковался теоретически: литература соответствующая в Украине завсегда имелась. Словом, вырос «жовто-блакитный» националист с немаскируемым антисемитским уклоном и с явно семитской фактурой. Может, именно поэтому всячески демонстрировал свое неприятие «жидовствующих», а сам факт существования богатого государства Израиль воспринимал «щирый» украинец как личное оскорбление и мировую, еще до конца не осознанную иными народами беду.
Отслужил армию, поступил в пединститут, собираясь стать учителем «ридной мовы». Ненависть к «врагам рода человеческого» в воспаленном мозгу не затихала, а со временем лишь усилилась: не мог ничего с собой поделать, уж больно много ему эти злыдни якобы поднасрали в жизни. И работа у них всегда почище да поприбыльней, и денег побольше, и держатся от простого народа обособленно как-то, насмехаясь в подлючей душе над «громадянами». И порешил любознательный Сашко докопаться до самой сути, все жидовские тайны вызнать, чтобы бороться с врагами полегче и поэффективней стало.
Институт окончил с красным дипломом и устроился на работу в самую престижную школу города. Потихоньку пописывал гнусные антисемитские статеечки в расплодившиеся полулегальные газетенки, находя глубокое моральное удовлетворение в выплеске негативных эмоций, беспощадно терзающих его распаленную душу. При этом испытывал почти физическое наслаждение, сравнимое разве что с сексуальным. О семье пока не подумывал, трепетно горел на работе, совершенствовался на уроках в прозрачных недомолвках, указующих, по его мнению, верную дорогу подрастающему поколению.
А тут опять жиды проклятые всех честных людей обманули - уезжать в восемьдесят девятом начали. Значит, сами страну разрушили, а теперь к сладкой жизни устремились, вот такие они подлые да коварные, что он всегда и утверждал. Но ничего, есть еще толковые люди, умеющие змеиную породу эту раскусить да и поднагадить ей тоже. К сим особо заслуженным людям порывистый Сашко смело причислял и себя. И созрел в его неглупой голове дьявольский план.
Порешил Сашко … уехать во вражий Израиль, да не просто уехать, а обжиться как следует, проникнуть в бережно хранимые, вековые тайны «христопродавцев» и с полным знанием дела начать вредить зажравшимся предателям, «пятую колонну» сформировать, на худой конец, что ли. ( Принцип действия по известному анекдоту: «коль все яблоки не съем, так хоть понадкусываю!», - автор )
Сашко с пониманием относился к ставшей прописной истине, что «жена еврейка не роскошь, а средство передвижения», так как другого пути для осуществления выношенной цели не имелось, и в один прекрасный день решился окончательно. В школе вместе с ним работала дама далеко не первой молодости, давно потерявшая надежду на замужество, некрасивая, зато желаемой еврейской национальности - Ирина Ефимовна Гольцман, преподавательница математики. Дама скромная, однако весьма кичившаяся своей порядочностью ( увы, лишь в силу невостребованности ), давно положила глаз на кудрявого и черноокого красавца Александра Тарасовича, но даже не мечтала о том внимании, которым окружил ее утилитарно устремленный Сашко.
Окончательно вскружить голову давно созревшей Ирине Ефимовне ему ничего не стоило, и несокрушимая («порядочная») цитадель пала в течение недели. Сашко сделал официальное предложение, четко акцентируясь на родстве утонченных душ и собственной уникальной избирательности ( распознал-де за внешней скромностью величие и благородство трепетной души избранницы ). О своем истинном отношении к евреям даже не заикнулся хитрец ни разу, «цель оправдывает средства». Не так ли? Ирина по поводу неожиданного предложения руки и сердца недоумевала недолго ( «А вдруг счастье привалило?» ), расписались скоропалительно, обошлись без свадьбы, а там и подошли вплотную к проблеме репатриации. Ирина призналась обожаемому мужу, что Израиль - это ее лелеемая мечта, а коль скоро Сашенька не против, то она начинает действовать. На оформление ушло три месяца, и вступили супруги Гольцман ( Сашко предусмотрительно взял фамилию жены, только с «Тарасовичем» ничего не удалось сделать ) на Святую землю в декабре девяносто второго года.
Ульпан, схирут, первая, увы, «пыльная» работа - история обычная, но не совсем. Все свое свободное время Алекс Гольцман ( мимикрия моментальная ) посвящал рысканью по синагогам, пока не остановился на одной, хасидской. Посещал «оплоты иудаизма» не просто, а внимательно прислушиваясь ( иврит пошел неплохо ) и зорко приглядываясь к окружению. Первое время воспринимал доброжелательное отношение, ценные советы и ненавязчивую заботу благодушных и веселых хасидов о себе как завуалированное коварство, но по истечении полугода значительно смягчился душой и задумался не на шутку. Почему-то ни разу ему не встретился израильтянин, воплощающий те мерзопакостные качества, которыми он, Сашко, огульно наградил всех евреев. Неужели же он, премудрый и проницательный Александр Тарасович, всю сознательную жизнь заблуждался? И познал Сашко амбивалентность чувств: с одной стороны он по душевному настрою и давней привычке ненавидел евреев уже за то, что они евреи, а с другой - восхищался их добротой, трудолюбием, деловой хваткой и гуманизмом. Растерялся мужик и с горя запил ( народное средство лечения любой «непонятки» ), что весьма не понравилось успешно делающей карьеру банковской кассирши жене Ирис - бывшей Ирине Ефимовне - женщине высоконравственной и целеустремленной.
Со временем скандалы на почве мужниного пьянства, неустроенности и отсутствия взаимопонимания в семье участились. Ирис категорически отрешилась от недавно горячо любимого Сашеньки, как и положено угнетаемой, но эмансипированной израильтянке, сделала соответствующие организационные выводы и выгнала из дома бедолагу Алекса, причем с условным «волчьим билетом». А поскольку больше государственной поддержки не предвиделось, работать же за раздумьями было некогда, Алекс пошел по пути, избранному до него, кроме него и после него такими же экс-мужьями - неудачниками, то есть начал вести бродяжий образ жизни. О жизни бродяг в Израиле и печальном окончании этой, так называемой жизни написано много и правдиво - повторяться не стоит. Подойдем сразу к завершающему этапу.
Мыслителю Алексу быстро надоело босяцкое кодло:не то общество, не могут понять и оценить его искания и плоды раздумий. Другие у людей заботы: нажраться, упиться до посинения и захрапеть под первым кустом, примитивы убогие, поговорить, поделиться не с кем абсолютно. Откололся от коллектива и направил стопы свои в город Бней-Брак, где, как известно, кормят бесплатно и материально помогают заблудшим и неприкаянным. Время летнее, скверов много, с ночевкой проблем нет, философствуй себе на сытое брюхо. Однако жизнь в гордом одиночестве показалась пресной, душа жаждала общения, может быть, даже теософских споров и, конечно же, самоутверждения. Повадился Алекс посещать центральную синагогу, а там верующие - люди наблюдательные и многоопытные - на раз парня вычислили. Видят: типичный еврей, лицо породистое, благородное, но растерянное какое-то, да и грязноват малость. Ненавязчиво разговорили мужика, покивали сочувственно, но этим дело не ограничилось. Предложили прежде всего помыться и переодеться, а потом уже и с ночевкой временной определили. Дали немного денег на жизнь, а затем и трудоустроили. Начал бывший учитель работать грузчиком в овощной лавке, силушку природную еще не утратил, и работа пошла. Синагогу посещал исправно и сам не заметил, как начал молиться на уже хорошо понимаемом иврите. Душа таяла и воспаряла в неведомые ранее высоты. А однажды произошло чудо прозрения …
Алекс молился горячо и самозабвенно, молил С-здателя не о благах земных, а лишь о вразумлении. По щекам текли слезы, взгляд просветлившихся глаз устремился далеко за стены синагоги. И нежданно увидел Алекс своих истинных предков, причем четко, как в жизни. И показалось ему, что эту сцену он уже видел не раз, произошел эффект «дежа вю». Привиделись ему еще нестарые дед с бабкой, обреченно идущие на расстрел, чудом исчезнувшая из рыдающей толпы маленькая белобрысая девчушка Сонечка - незнакомая мама в далеком военном детстве, остро почувствовал Алекс неизведанный доселе, необыкновенный прилив сил и явственно услышал древнее благословение на иврите. Говорил его родной дед Менаше, и голос показался родным и знакомым.
«Ты - еврей! Соблюдай заповеди, внук мой дорогой! Оставайся евреем всегда! Мы молимся за тебя! Будь счастлив!»
Что это такое? Всплеск генетической памяти или просто чудо прозрения. Такое воспарение души и полное просветление разума случаются иногда и не только в Б-госпасаемом Бней-Браке. Земля у нас избранная, это уж точно. А разве не чудо великое, что убежденный антисемит Александр Тарасович Гаркуша «вернулся к ответу», прошел гиюр и учится сейчас в ешиве, свято соблюдая заповеди религии и заветы своего незнакомого по жизни, но близкого по духу деда.
КОМПАНЬОНЫ
Остался Натан Добрейцер в преддверии старости совсем один, так уж Провидение распорядилось. Сорок лет с Мирой прожил душа в душу, горя не знал со своей женой замечательной, уверен был, что она ему глаза закроет и похоронит достойно, а получилось иначе: Мира скоропостижно скончалась от первого (он же и последний!) в ее жизни сердечного приступа. Осиротел Натан.
Дочка Светочка годом раньше улетела к мужу в Австралию, препятствовать не стали: возраст уже подпирал - тридцать пять дочурке как раз в день свадьбы исполнилось. Муж - человек солидный, пятидесятилетний вдовец, уроженец Харькова, свое дело прибыльное в Мельбурне имеет, а невесту желанную в Израиле нашел, не зря землю предков навестил - обрел свое счастье.
Заскучал Натан: телевизор не в радость, к посиделкам в близлежащем сквере не привык, в газетах - одно и то же. Старым друзьям часто звонить стеснялся - больше всего боялся в тягость кому-то быть. Пенсию получал приличную: двадцать лет трудового стажа в Израиле, аж с семидесятого на одном производстве проработал. Квартира амидаровская давно выкуплена, ремонт два года назад сделали капитальный. Здоровье еще не беспокоило, так, легкие недомогания иногда, не более того. Как жить дальше? - Задумался еще нестарый - шестьдесят шесть всего - мужчина. Одного он твердо не хотел - жениться, решил верность Мирочке покойной до конца соблюсти.
И получил Натан в награду за свою преданность и душевное благородство удивительную встречу, а потом и ценное приобретение. Поехал как-то на шук Кармель за покупками и увидел при входе на рынок очень приличную на вид молодую женщину, продававшую малюсеньких котят, да не простых, а сиамских. Рядом с коробкой, в которой под палевым брюшком озабоченной мамы копошились забавные комочки, стояла клетка с важным черномордым котом - папашей, по всей видимости. Необычайной красоты котяра вальяжно развалился и презрительно взирал на мирскую суету небесного цвета глазами. Вокруг толпились восхищенные зеваки.
Натан посмотрел на кота-папашу, и екнуло сердце у невозмутимого мужчины - уж больно интересное животное: ум в глазах светится, а бежево-коричневый наряд так и переливается. Спросил Натан робко у хозяйки:
- Погладить можно котика, не цапнет?
Женщина непринужденно рассмеялась:
- Конечно, можно. Он никогда не цапнет, только с виду грозный, а добрее существа на свете нет. Он и отец заботливый, и друг верный. Правда, Максик?
Котяра заурчал потверждающе, наверное, а Натан не выдержал - просунул руку в клетку и погладил бархатистую шкуру. Максик от удовольствия прикрыл глаза.
- Беру! - решительно заявил Натан. - Но только котика, чтобы на папашу похож был! Сколько вы хотите?
Женщина затараторила:
- А вы знаете, почем они в зоомагазине? По пятьсот шекелей! А объявления в газетах? Не меньше трехсот! Я же по сто отдаю, чтобы кошечку не мучили - высосали уже всю. Сто шекелей без торговли. Берите, спасибо скажете!
Натан молча протянул деньги, завернул выбранного хозяйкой котенка в салфетку и спрятал в приоткрытую сумку. На базар идти расхотелось - скорее домой, симпатягу-малыша пристроить. Не поскупился на такси и через пятнадцать минут уже поднимался на свой четвертый этаж.
Войдя в квартиру, прежде всего освободил котенка из вынужденного плена. Поставил малыша на пол, а у того ножки по скользкой плитке разъезжаются. Замяукал - пожаловался. Натан не растерялся - налил в блюдце молочка и слегка ткнул мордочку нового жильца в любимую пищу. Котенок пил долго, аж брюшко раздулось. Посмотрел по сторонам мутными глазками, место для отдыха выбирая, и был определен хозяином на старенький коврик. Уснул с устатку малыш, а Натан залюбовался милым созданием, представляя его в недалеком будущем таким же красавцем, как и запавший в душу благовоспитанный кот-папаша.
И началась новая жизнь у Натана. Домосед по натуре, он нашел цель и радость в своем одиноком существовании. Как он холил и лелеял маленького друга - слов нет. Назвал котенка: «Ричард - Львиное сердце», - романтик в Натане неожиданно проснулся, а уменьшительно-ласкательно - «Ричи». Уже через месяц котенок знал свое имя, в жилье освоился и с удовольствием носился по трехкомнатной квартире, показывая живость характера и хорошие манеры (справлял нужду в строго определенном месте). Любознательный хозяин раздобыл всю возможную литературу о сиамцах, детально ознакомился и гордо рассказывал знакомым, что у него кот редкой породы: «чоколэт-пойнт». Женщина, продавшая котенка, оказалась права: нрав у Ричи оказался незлобивый, веселый, память цепкая, преданность прямо-таки собачья.
Жили вдвоем и не тужили. Готовить Натан любил и умел, кота тоже харчевал знатно: кроме специального кошачьего корма, угощал свежей рыбкой, колбаской, курочкой. Кот ел изящно, не жадничал, но проявлял иногда звериный нрав, узрев помидоры. Тут он начинал утробно урчать и бить Натана лапой, поделись, мол, «деликатесом». Изысканный вкус, не правда ли? (Авторское отступление: любого, кто усомнится в достоверности вышеизложенного, автор готов познакомить с интеллигентным сиамским котом, алчно пожирающим томаты и даже теряющем при этом врожденное самообладание!) Но кто их, сиамцев, разберет, загадка природы, иначе не скажешь.
Надо ли говорить, что спали друзья вместе, ничуть не мешая друг другу. О лечебных качествах кошачьего согревания написано много, но тут особый случай. Ричи сам находил больные места у Натана, ложился на, допустим, почку и выпускал из себя мощный сгусток тепловой энергией - хворь как рукой снимало. Кот-волшебник, кот-целитель, а главное - верный друг. Во время послеобеденного сна Ричи принимал причудливые позы, чем тешил эстета-хозяина и в очередной раз внушал мысли о собственной неординарности. Воистину воплощение грации, пластичности - природа постаралась на славу! Иногда, впрочем, мотал котик нервы Натану. Очень уж любил демонстрировать чудеса эквилибристики, небрежно разгуливая по узким перилам балкона. Однако в манящую бездну не прыгал - инстинкт самосохранения, дураков нет. Хозяин наблюдал молча, спугнуть «босяка этакого» боялся.
Убирала квартиру один раз в неделю новая репатриантка из Самары Рита, пятидесятилетняя аккуратная женщина, обремененная парализованным мужем и сыном-пьяницей. Великодушный Натан не жадничал, платил за работу хорошо. А уж благодарная Рита на хозяина нарадоваться не могла, вот и старалась угодить. Однако наш рассказ о дружбе и об уникальном коте, поэтому копаться в деталях отношений между работодателем и исполнительницей, пожалуй, не стоит. Ричи сразу узнавал редкую гостью, приветствовал коротко и снисходительно. В душе он Риту недолюбливал: действительно, просто возмутительно, моет полы, видите ли, а нападать на швабру, обмотанную тряпкой (такая добыча!), не дает. Безобразие, да и только!
А теперь о немаловажном аспекте кошачьей жизни. Исполнился Ричи год, и занервничал «мОлодец» не на шутку. Еще бы, ни разу кошек не видел, а голос пола проснулся. Завывать начал, метаться по квартире, за порог пытался выскочить, хотя раньше никогда этого не делал. Пришла пора продлить род свой, кошачий. Натан не растерялся - подсуетился, и уже скоро в дом вошла очаровательная синеглазка-сиамочка. По договоренности с милой дамой - владелицей сего дивного создания - осталась кошечка на несколько дней. Поначалу принюхивались, потом киска кокетничала - не подпускала, царапалась и шипела, но интеллигентный Ричи проявил себя истинным самцом - кошечка понесла. И стал Ричи со временем живой легендой - сиамцем-производителем. Стал прародителем целого кошачьего рода, существенно увеличив поголовье экзотических животных в нашем экзотическом государстве. Никаких доходов достижения кота на любовном фронте не приносили, но владелец отменного производителя Натан снискал за свое бескорыстие глубокое уважение и благодарность в избранном обществе фелинологов («кошколюбов»).
Когда Ричи был в расцвете сил, а Натан, наоборот, немного сдал, то есть через шесть лет после знаменательной встречи возле базара случилось важное событие. В гости к отцу из Австралии прилетела Света с пятилетним сыном Дэвидом. Встреча была праздничной для всех участников, но особенно содержательной для Дэвида и Ричи - они нашли друг друга. Каждые две минуты целовались, игрались, проказничали. Ричи - солидный и степенный - носился, как в детстве, по комнатам, кувыркался, прыгал - сам великий Куклачев позавидовал бы проявившемуся артистическому дару. Людское окружение умилялось и веселилось, поддавшись детско-кошачьему настроению.
Все бы хорошо, но однажды Дэвид не послушал деда, не внял убеждениям, что Ричи - кот домашний, к улице не привык и что выносить его во двор категорически воспрещается. Короче, умыкнул пацан домашнее животное во двор, очень уж захотелось перед новыми друзьями похвастаться. И не зря ведь говорят, что любопытнее евреев только коты. А тут еврейский кот - вдвойне любопытный. Все вокруг необычно, завлекательно, и потянуло скрытого авантюриста к соплеменникам - исчез Ричи. Натан просто слег, уткнулся в подушку и заплакал беззвучно, чтобы дочку не расстраивать, Дэвид рыдал в голос. Три дня прошло, и наш герой появился: грязный, ободранный, похудевший, но с грозно сверкающими глазами - оторвался по полной программе. Натан воссиял и привел в приличный вид своего любимца, тот не возражал, лишь пытался на своем языке поведать о тяжких испытаниях, выпавших на его долю.
Дорогие гости улетели в Австралию (Дэвид удрученно молчал), а Натан с Ричи зажили, как и прежде, в тишине и покое, в дружбе, любви и полном взаимопонимании. Ричи продолжал свои подвиги на амурном фронте, изредка убегал во двор навестить знакомых кошачьего роду-племени, но всегда возвращался в родной дом. Утвердил все-таки упрямый котяра свое право на автономные прогулки. Пришлось котовладельцу на красивый ошейник раскошелиться, что он с удовольствием и сделал. Время шло, Натан старился и порой ворчал на любимца, Рита по-прежнему убирала раз в неделю квартиру, привычно не позволяя нахальному коту завладеть такой желанной тряпкой.
Надо сказать, что у Натана с Ричи выработался своеобразный ритуал или, может, игра забавная. Старик очень любил щекотать коту мягчайшее белоснежное брюшко, а Ричи предупреждающе брал поперек пасти указательный палец хозяина и слегка прикусывал, совсем не больно, но соблюдая кошачье достоинство, мол, могу за себя постоять, я - кот серьезный и отважный. Сентиментального Натана это действие трогало до глубины души, восхищался старик самолюбивым животным и сам ему палец давал погрызть. Подробно на этом действе стоило остановиться для понимания наступившего однажды печального момента.
Прошло тринадцать лет с того дня, когда маленький комочек пушистой плоти полноправно поселился в старой амидаровской квартире и скрасил одинокое существование добродушного хозяина. Одряхлел Ричи: острые зубы притупились и выпали, полысел местами, и лапы, как в далеком детстве, начали на полу разъезжаться. Лежал целыми днями на кровати, то ли дремал, то ли вспоминал былые подвиги. Иной раз жалобно мяукал - поведать хотел, видимо, Натану о скором своем конце. А дед еще на что-то надеялся, бодрился и однажды не выдержал и повез Ричи к ветеринару. Тот внимательно посмотрел на кота, потом испытующе на хозяина и спросил только:
- Сколько лет животному?
- Тринадцать, - пролепетал Натан.
- Да он старше вас, в переводе с кошачьего, - заявил ветеринар. - Всему на свете конец приходит, готовьтесь. А если хотите, я его усыплю, чтобы не мучился.
Схватил Натан кота в обнимку и спешно покинул нелюбезного, но откровенного доктора. А приехав домой, положил Ричи на кровать и спросил на полном серьезе:
- Неужели, мальчик, ты меня покинешь? - погладил осторожно по облысевшей голове и протянул коту дрожащий палец.
Ричи с трудом взял палец поперек пасти, хотел прикусить, но не смог - глаза вмиг остекленели. Затих старый кот навсегда. Сказать «сдох» - язык не поворачивается.
Ночью похоронил Натан друга любимого в ближайшем парке возле юного, на Ту би-шват посаженного деревца, представив, что какая-то часть Ричи воплотится в дерево - тоже совершенное создание природы, а он будет проведывать своего котика, ствол поглаживать, будто шкурку мягкую. Добрался, пошатываясь, до дома, выпил водки (бутылка уже года три стояла нетронутой) и лег спать. Ночью проснулся от непривычного дискомфорта, не понял в чем дело и принялся искать в кровати кота. А потом вспомнил и горестно заплакал, и стало ему совсем плохо, а никого рядом не было, и умер от охватившей дикой тоски добрый старик.
|
