Илье
Рождённой возле волн, впечатанной в гранит
немеркнущим зрачком, дыханием простудным,
перебиралась я, налаживала быт
и выбирала день, и называла – Судным.
Просторы оглядев, песок смахнув со лба,
я примеряла жизнь (так примеряют платье) –
она была мала, наивна и слаба,
она была моей, она была под стать мне.
И понимала – плеск
приморский – ни к чему,
он заглушает глас
щекочущий, недетский,
диктующий слова, отодвигая тьму
и рыбину – меня – колышащий на леске.
папе
Я входила в квартиру, пустоты
подсчитав, обойдённые светом
в заоконье пустом, беспредметном,
оттого что отсутствовал тот, кто
непременно присутствовал где-то.
Я выискивала по шкафам
отлетающий запах курильщика,
галстук в рубчик и галстук в горошек,
забывая, что пьяный могильщик
бормотнул – погоди, мой хороший,
кашлянул,
закопал.
Проплывали и таяли дни,
я сменила страну и окрас,
но осталась заложницей рифм,
дабы чувствовать –
бренность сродни
осязанию солнца, прикрыв
неуёмные впадины глаз.
армагеддон
Армагеддон.
Тьма застилает веси –
тьма угрюмого люда
мчится из поднебесья.
нежные руки твои,
узоры сосудов
похожи на плоть земли,
похожи на плоть земли.
Армагеддон.
Воинство воет славу
чёрному властелину.
ты посмотри направо –
на фоне песчаной гривы
персик цветёт и слива
персик цветёт и слива.
Армагеддон.
Белые стынут ответно.
Стяги смешались с небом.
причудлив пейзаж местный –
вроде бы и не лето,
а слишком заполнен светом,
слишком заполнен светом.
Армагеддон.
Надо сыграть в игру,
притвориться невидимой,
даже
не колыхнёт на ветру
платья краешек.
Притупиться наш слух на миг
(позабудь обещанья нежные!).
Кто-то из нас двоих
грешен.
Надо бы губы сомкнуть,
не давая улыбке проклюнуться, –
грузом падёт на грудь
юность.
Надо закрыть глаза,
не видеть трепещущих лица,
Армагеддон – сказать
и раствориться.
* * *
Эти морось и мгла пропитали одежду и поры.
И чужбину, и глад обещал камнедышащий город.
Нелюбимых – любить, нежеланным – казаться желанной,
ариаднину нить проносить по незыблемым странам,
горький запах кострищ оставлять за собою,
ни престола, ни пищи, ни рубища шубы собольей.
Обернулась – ожить, обратилась к заброшенным стенам
(а тоски мураши преклоненные щиплют колена),
перелётных "прощай" прозвенит и проносится дальше,
у оливковых чащ абрис никнущий, но восходящий
к Этим далям, где Б-г
и серьёзен, и праведен –
разливает покой над лежащим на длани Израилем.
|