Леонид Ольгин
Леонид Ольгин
Леонид Ольгин
Сам о себе, с любовью…Статьи и фельетоныЗабавная поэзия
Литературные пародииИ будут звёзды моросить..Путешествие в Израиль
Гостевая книгаФотоальбомФорум
Журнал "День"Любимые ссылкиКонтакты
 



Международный эмигрантский, независимый общественно - просветительский и литературный журнал «ДЕНЬ»

Журнал «ДЕНЬ» > Выпуск № 17 (27.06.2005) > Червонцы в перчатке.

написано: 27 июнь 2005 г. | опубликовано: 27.06.2005

 

Татьяна ОКОМЕНЮК, рубрика "Истории от Татьяны"

Червонцы в перчатке.

 

                                      ЧЕРВОНЦЫ  В  ПЕРЧАТКЕ
 
Тамара вздрогнула от неожиданной телефонной трели. Кто бы это мог быть среди ночи?
- Мамуль, привет, не разбу­дила?
- Что случилось, девочка?
- Ничего. Просто Саша на симпозиуме, и мне одной дома скучно.
- В каком доме? Ты что не в общежитии?
- Нет, мам, я теперь у друга живу, он забрал меня из общаги. Кормит, поит, одевает, по утрам на «Мерсе» на науку от­возит. В общем сбылась мечта идиотки о прекрасном забугорном принце.
- О, Господи!
- Ну, мамуль, если бы ты знала, как я счастлива. Он та­кой умный, красивый, галант­ный. И вообще - лучше всех. Саша - наш доцент, все студен­ты от него просто без ума. А как он готовит! Ты представля­ешь, он, как и я, обожает джаз, Ремарка и томатный сок. У нас одинаковые привычки, вкусы, взгляды на жизнь. Он тоже по Зодиаку - Рак. У нас даже груп­па крови одна и та же. Но са­мое главное - он наш.
- Русский?
- Не совсем. Аусзидлер.
-Кто?
- Ну, немец-переселенец. Лет 15 уже, как из Совка смо­тался вместе с родителями. Так что - идеальный вариант: с одной стороны, настоящий немец, а с другой-душа у него наша: сентиментален, лири­чен, романсы под гитару поет, стихи пишет, русские видео­кассеты в прокате берет и даже пельмени в русском магазине покупает. Короче то, что доктор прописал.
Ну, скажи, разве это не Бо­жье провидение? Мы просто созданы друг для друга.
- Мариш, а сколько ему лет?
- Ну и что, что он твой ро­весник? Жена Чарли Чаплина была моложе его на 36 лет, и они счастливо прожили 33 года. А Иву Монтану, кумиру твоему, было 67, когда он же­нился на 19-летней.
- Монтан был не моим ку­миром, а бабушкиным, а Саша твой тебе в отцы годится.
- Вот и почувствую, нако­нец, отцовскую опеку. С рож­дения ведь - полусирота. Да и какой толк от пацанов? У них же вся энергия идет не в пор­шень, а в свисток. А манеры? Да ты просто не представля­ешь, какая тут молодежь. Они же здесь до 6 лет с соской во рту на коляске разъезжают. Почти до тридцати в детях ходят и «дет­ские» деньги от государства и карманные от родителей полу­чают. Только к 40 годам взрос­леют и до женитьбы созрева­ют. А что разница в поколение, так здесь, на Западе, это никто аномалией не считает. Посмотри на наших студентов, я ведь тебе кучу фоток выслала, похожи они на мужиков? На голове «ирокезы», выкрашен­ные, как у баб, перышки, хво­стики «а ля Лагерфельд», серь­ги в ушах, а в кармане вошь на аркане и блоха на цепи. Ну, скажи, можно от этих папуа­сов ребенка завести?
- Какого ребенка? Ты смот­ри там с этим...
- Поздно, мама, пить «Боржоми», я на третьем месяце...
 
У Тамары перехватило ды­хание. Сердце застучало так, что каждый второй удар со­трясал тело, как отдача от ру­жья.
- Ну, мамуль, ты чего? Я же не ребенок уже. Через две не­дельки жди гостей. Приедем жениться. Собери пока нуж­ные документы, я тебе список сейчас факсану. Тете Оле из загса я уже позвонила, так что проблем с этим не будет. Вот увидишь, Саша тебе по­нравится.
   Уснуть этой ночью Тамаре не удалось. Она долго вороча­лась в постели, потом встала, набросила на плечи плед и вышла на балкон. На улице было тихо и свежо. Аромат сирени и стрекотание сверчков вернули ее к событиям двадца­тилетней давности. Сам собой вдруг перекинулся мосток в полузабытую юность...
Тогда ей было 18. Работала она в школе пионервожатой. В День Советской Армии она вместе со своими питомцами давала праздничный концерт в подшефной войсковой части. Произнося исполненные па­фоса стихи о том, что «от тай­ги до Британских морей Крас­ная Армия всех сильней», она встретилась взглядом со смеш­ливыми, ироничными, блестя­щими, как ягоды крыжовника под дождем, зелеными глазами солдатика, сидевшего в пер­вом ряду. И произошло ко­роткое замыкание. Ничего по­добного Тамара раньше не ис­пытывала. Мурашки пополз­ли по спине, и засосало под ложечкой. До конца концерта солдатик не сводил с нее глаз, а после выступления от имени своих товарищей поблагода­рил подрастающую смену и лично Тамару.
Шурик Кох руководил ра­диорубкой в солдатском клу­бе, а по совместительству и во­кально-инструментальным ансамблем части, чудесно пел и играл на соло-гитаре.
Служба у него была «не бей лежачего» - к талантам в час­ти относились уважительно. А потому он без осложнений от­правился провожать Тамару.
 
   Шурик был начитан, остро­умен, находчив. С первой ми­нуты общения у обоих возникло удивительное чувство легкости, какое бывает у людей давно и хорошо знающих друг друга. Они до утра просидели на скамейке у Тамариного подъезда, не заметив, как про­летела ночь. Шурик рассказал Тамаре о своих родителях:
отце, литераторе-германисте, защитившем блестяще канди­датскую, но так и подвизав­шимся долгие годы в ассистен­тах кафедры из-за своей на­циональности; маме, школь­ной учительнице немецкого, чуть было не потерявшей ра­боту из-за полученной однаж­ды посылки от двоюродной тетки из Фрайбурга. Парторг школы долго орал на нее, мол, не имеет она гордости совет­ского человека, просит у фа­шистов милостыню при впол­не приличной зарплате в 110 рублей, а значит, и не имеет права заниматься воспитани­ем молодежи. Не попади она с инфарктом в больницу, уво­лили бы не задумываясь.
   Тамара слушала, затаив дыхание. У них, в Омске, было достаточно немцев, но она даже не подозревала, что по причине национальности мо­гут так ломать людям судьбы.
С тех пор Тамара с Шуриком встреча­лись ежедневно. Ее мама подрабатывала ночным сторожем, и потому квартира с вечера до утра была в полном распоряже­нии влюбленных. Тогда-то Тома впер­вые познала прелесть бессонных ночей. Она понимала, что вопреки всем боже­ским установлениям, поступает греховно, но отказаться от плотской любви у нее не было никаких сил.
Когда до дембеля Шурика оставалась неделя, Тамара поня­ла, что беременна. Они с Шуриком условились, что по приезде домой он сооб­щит родителям о намерении жениться и сразу же вернется за Тамарой.
Томка верила ему, но, про­вожая любимого на поезд, ощутила, как к ней украдкой, на цыпочках подступила тос­ка. Превозмогая себя, теребя конец шарфика, она сказала ему о своей беременности. Шурик обнял ее за плечи: «Глу­пышка, рано нам спиногрыза на шею вешать, надо сначала пожить для себя. Сама знаешь, что надо делать, ты же умни­ца. До моего приезда все долж­но быть уже в порядке». Он вынул из портмоне несколько червонцев и засунул оцепенев­шей Тамаре в перчатку. Уже за­прыгнув на подножку вагона, Шурик послал ей воздушный поцелуй и крикнул: «Завтра позвоню!» Но ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц не позвонил.
Деньгами Тома так и не вос­пользовалась. Все ждала: вот придет Шурик, они распишут­ся и ей удастся уговорить его оставить ребенка. А когда поняла, что надеяться больше не на что, было уже поздно что-то предпринимать. Она была в отчаянии. И когда мать спросила: «Да что с тобой про­исходит? На себя уже не похо­жа - суповой набор: кожа да кости!», - Томка дала волю сле­зам и все рассказала. Мать по­гладила ее по голове:
- Ну, что ж, дочка, будем рожать, не всем плести кружева семейно­го счастья. Прорвемся как-ни­будь.
Новорожденную назвали Маришкой. Фамилию и отче­ство записали по деду и, выработав версию о смерти отца Маришки в автокатастрофе, переехали в поселок Рыбачий под Одессой.
Маришка плохо спала по ночам. Переболела всеми дет­скими болезнями. И, когда Томка ночами плакала в по­душку, мать, гладя ее но мед­ным волосам, повторяла: «Ничего детка, невезуха - это как детская инфекция. Ее нужно пережить, окрепнуть и выра­ботать иммунитет».
Тамара пережила, окрепла. А иммунитет к мужчинам приобрела на всю жизнь. Ни одному ид них она не верила. Была твердо убеждена: отчим обязательно невзлюбит дочку, ибо любой мужик руково­дствуется принципом:
Люблю тебя, моя Комета,
Но не люблю твой длинный хвост.
 
   Когда Маришке было 10 лет, умерла мать. Дочку Тама­ре пришлось поднимать са­мой. Тяжко было, но выдюжи­ла. Вырастила умницу, краса­вицу. Маришка с медалью окончила школу, поступила в Одесский университет на не­мецкую филологию, а после 4 курса, будучи лучшей студент­кой факультета, получила воз­можность продолжить обра­зование в Германии. И только Тамара вздохнула облегченно - на тебе: та собралась замуж за ее, Тамариного, ровесника.
«Оно, конечно, любви все возрасты покорны. Однако 20 лет разницы... Впрочем, ей ничего не остается, как выбро­сить белый флаг - дочь бере­менна. Перед этим аргументом отступают все ее доводы. Да и кто сказал, что браки ме­жду ровесниками отличаются прочностью. Скорее, наобо­рот...», - успокаивала себя Та­мара. И все же собрался под ложечкой и никак не хотел рас­сасываться тревожный будо­ражащий комок.
Невзирая на тревогу, буду­щая теща готовилась принять зарубежного зятя, как в луч­ших домах Лондона и Парижа. Всю неделю она готовила, вы­лизывала квартиру, экспериментировала с прической. На­конец влезла в долги и купила сногсшибательные модельные итальянские лодочки на высо­кой шпильке, которые хоть и были ей маловаты, зато чер­товски шли к ее новому фир­менному костюму, подаренно­му Маришкой.
«Не теща - картинка», - по­думала Тамара, глядя в зерка­ло. В отражении на нее смотрела стройная женщина с медными, модно уложенными во­лосами, полными яркими гу­бами и огромными, печальны­ми, как у библейского проро­ка, глазами. Понравится ли она зятю-ровеснику? Да и как ей к нему обращаться? Сынок? Саша? Александр?
 
   Раздалась веселая трель дверного звонка. Стук сердца в ушах, в голове, во всем теле заглушил мысли. Она превра­тилась в один обнаженный нерв, сплошное пульсирова­ние крови, настолько громкое, что, казалось, стены обрушат­ся. Рывком открыла дверь и вскрикнула.
Моложавый, импозантный мужчина с легкой сединой на ухоженных, аккуратно под­бритых висках, стоявший ря­дом с Маришкой, от неожи­данности выронил из рук бутылку шампанского, и она, ударившись о бетонный пол, разлетелась вдребезги, оросив светло-желтым дождиком ши­карные итальянские дико жмущие туфли.
На Тамару обескураженно смотрели две пары одинако­вых влажных, как ягоды крыжовника под дождем, зеленых глаз: Маришки и ее будущего зятя Александра, Саши, Шури­ка. Того самого, который два­дцать лет назад засунул ей в перчатку несколько червонцев на аборт.
 
 
 
                                          
 
                                         ФАНТОМНЫЕ     БОЛИ
 
            В последнее время у него все чаще ныло сердце. «Что же ты хотел после сорока?- вздыхала жена.- Всю жизнь не прогарцуешь. Сходи к доктору».
Кардиограмма опасений не вызывала. Отклонений от нормы врачи не находили: «Перетрудились, небось. Возьмите отпуск, поезжайте на юг, отдохните».
Брал. Ездил. Отдыхал. Не отпускало. Ныло, как ампутированная конечность на непогоду.
А жизнь шла своим чередом: работа, субботние закупки на неделю, игра в нарды с сыном- балбесом, вечерние чаепития в кругу семьи. Все, что он ел, казалось безвкусным, как помои. Телевизионные передачи раздражали своей тупостью и примитивизмом. В гости он больше не ходил. Праздники ненавидел. С тех пор, как из его жизни ушла Она, существование превратилось в черно- белый телевизор с выключенным звуком. Нет, бытие не остановилось, но двигалось как-то само собой, на автопилоте, не вызывая никаких эмоций. «Невозмутим, как индейский вождь, - возмущалась супруга.- Заорал бы, что ли, как раньше. А то отморозился, впал в спячку. Живешь, как в анабиозе».
 
   «Хорошее определение,- отметил он равнодушно.- Я ведь и впрямь Зомби, существо, из которого вынули душу и пустили гулять по свету. Выполняю все необходимые функции, но при этом не чувствую ни температуры, ни перегрузок, ни боли. Разве только это нытье в области солнечного сплетения. Там, где, вероятно, и находится душа человеческая». А ведь он сам ампутировал эту душу год назад, приняв решение расстаться с той, которую любил до безумия, как казалось уже нельзя любить в его возрасте. Он сделал выбор в пользу семьи: сын находился в критическом возрасте и требовал неусыпного контроля. Дочь, расставшись с мужем- пьяницей, вернулась с годовалым внуком под его, отцовский,  кров. У жены с нервами было совсем худо. А после того, как во время стирки она обнаружила в кармане джинсов их отпрыска тугой полиэтиленовый шарик с белым порошком, ее психическое состояние доктора определили, как граничащее с критическим. Супруга постоянно плакала, проклиная тот день, когда согласилась с его решением переехать на землю предков. В общем, не дом, а филиал дурдома, как заметил один из его приятелей, заскочивши однажды в гости.
 
   Любовь к Ней обрушилась на него, как Цунами, не оставив времени ни на обдумывание ситуации, ни на отступление. Впервые увидев Ее на автобусной остановке, он непроизвольно выдал: «Это- моя женщина», и сам удивился произнесенной глупости. Она была в коротенькой юбочке, демонстрирующей  стройные загорелые ножки в римских сандалиях. Солнцезащитные очки, как обруч, поддерживали ее каштановые, спадающие до плеч волосы. Незнакомка нервно поглядывала на часы, явно куда-то опаздывая. Он подъехал поближе и, открыв дверцу, обратился по-русски, нисколько не сомневаясь в Ее славянском происхождении: «Садитесь, нам по пути». В том, что ему теперь всегда будет с Ней по пути, он был просто уверен. Забыв о двух намеченных с утра встречах, как загипнотизированный, довез Ее до пункта назначения и, прождав четыре часа, отвез обратно. Объяснить свое поведение он мог разве что емким русским словом «нашло». Как позже выяснилось, «нашло» не прошло. «Попал»,- пронеслось в сознании другое емкое слово, заменяющее «русаку» целое предложение, а то и абзац.
Так начался их роман, продолжавшийся 25 недель, из которых они вряд ли провели вместе хотя бы неделю. Жили они в разных городах. Встречались два- три раза  в месяц. Больше общались по мобильнику. Поэтому Она в шутку называла их отношения мобильными. Но, уж когда встречались, это был полный отпад: пол плыл под ногами, а стены кружились, как взбесившаяся карусель.
 
   Она была умна, красива, сексапильна. Пользовалась бешеным успехом у мужчин. На его вопрос, что Она нашла в заурядном, немолодом, небогатом женатике, отвечала, смеясь, что любят не за что-то, а вопреки. Он понимал, что этих «вопреки» было выше крыши, а «за», пожалуй, только одно: невидимое постороннему взгляду совпадение биополей на молекулярном, если не на атомном уровне. За полгода их романа он ни разу не заболел, что раньше с ним частенько случалось. Не попал в дорожно-транспортные происшествия, хоть и лихачил. Не имел проблем в семье и на работе, хоть мысли его витали далеко от присутственных мест. Все негативное проходило мимо него по касательной. Ее любовь к нему была настолько сильна энергетически, что являлась своеобразной имунной защитой от чуждой негативной энергетики, и он каждое утро благодарил Бога за то, что в день их знакомства Она опоздала на свой автобус.
 
   Но «ничто не вечно под луной». Подпольность их отношений, редкость встреч, конспиративность телефонных разговоров, Ее одиночество в праздники и отпуска, как грибок, стали разъедать романтику их любви. Она больше не могла довольствоваться крохами с чужого стола и, полушутя, сказала ему однажды: «Любовница- удовольствие дорогое. Требующее достаточного количества  сил, времени и средств. Не справляешься- пиши заявление по собственному желанию. Иначе будешь уволен за несоответствие занимаемой должности».
Они не ссорились, не выясняли отношений, не объявляли друг другу «Schluß», как это делают аборигены. Просто он перестал звонить. Жутко испугавшись, что любимый попал в аварию и находится без сознания в реанимации, Она дрожащей рукой набрала номер его мобильника. Услышав родной до боли голос, положила трубку. Диагноз ситуации был предельно ясен: он написал предложенное ему заявление об уходе. И Она подписала его, никогда больше не давая о себе знать.
   Спустя полгода он узнал от общих знакомых, что Ей предложили престижную работу в соседней земле, и Она уехала из дождливой и ветренной Нижней Саксонии в другую жизнь, где вышла замуж за преуспевающего бизнесмена, ценителя славянской красоты и поклонника загадочной русской души. Она так и не узнала, что вместе с Ней из его тела ушла и не вернулась обратно, пусть не русская, но тоже, изрядно загадочная советской закваски, немецкая душа.
 
   Он ехал по автобану. Резкая боль в груди заставила съехать на аварийную полосу. «Странно,- подумал он,- как может болеть то, чего уже нет, что было ампутировано год назад?» Оказалось, может. Ведь сохранились нервные окончания, помнящие вкус Ее губ, ироничную улыбку, слезинку, дрожащую на ее ресницах, взмах руки, поправляющей его непослушные волосы. Он совершенно явственно ощутил на своей щеке Ее теплое дыхание, прикосновение губ, щекочущее движение пальцев вдоль позвоночника. «Крыша едет»,- подумал он, отключаясь.
Из небытия его вывел звонок мобильника. «Ты чего трубку не берешь?- истерически всхлипывала жена.- Наследник твой с дружком своим придурковатым киоск ограбил на вокзале. В полиции сидит сейчас. Что молчишь, оглох, что ли?»
   Голос супруги становился глуше и глуше, пока не превратился в вязкий сироп, застывший в его ушах. Перед глазами вдруг заплясали белые точки, постепенно превращающиеся в пушинки, а затем- в комки ваты. Он стал совершенно невесомым. Мир медленно отдалялся от него, оставаясь внизу. Он поднимался все выше и выше. Вокруг, как метеориты, кружили обломки его потерпевшей крушение жизни. Далеко внизу кто-то махал  руками и звал его к себе. Присмотревшись, он узнал жену, дочку с внуком на руках, сидящего на корточках и глядящего вверх из-под козырька руки сына. Среди зовущих его людей он лихорадочно высматривал Ее. Напрасно. От отчаяния хотелось кричать, рвать в клочья эту белую, окутывающую его вату, но не было сил ни пошевелить пальцем, ни выдавить из себя хотя бы звук.
    Постепенно вата стала разжижаться, туман рассеиваться, а он медленно опускаться на землю. Сгустившийся сироп стал потихоньку сочиться из ушных раковин, и он услышал наконец встревоженный голос супруги:
-Что случилось? Опять сердце?
-Да нет. Не волнуйся,- выдохнул он, прижимая руку к груди.- Это просто фантомные боли...        
 
 
 






Леонид Ольгин