|
|
|
|
 |
|
|
Я родился не на каких-нибудь задворках империи, а в Питере, в самом иностранном и космополитическом городе России. Это случилось семьдесят с лишним лет назад. Стало быть, моя биография целиком протекла в прошлом веке.
Всю сознательную жизнь я проработал в партийной печати. Потому что другой, не партийной, у нас попросту не было. Существовал, правда, «Самиздат», но там, прежде всего, требовались люди с устоявшейся репутацией диссидента.
Мое же глухое брюзжание не выходило за рамки двух-трех московских кухонь. Авторы «Самиздата» должны были обладать определенным талантом. Им владел, например, в совершенстве поэт Игорь Холин:
Мой сосед - ну, что собака:
Скажешь слово - лезет в драку.
Проживаю я в бараке,
Он - в сарае за бараком.
Мне же никогда не удавалось отобразить в четырех строчках глубину столь глубокого социального расслоения.
Я начал осваивать специальность журналиста с должности корреспондента газеты «Московский комсомолец» (эта газета, слывшая некогда кузницей кадров, ныне выродилась в желтую бульварную сплетницу), затем прошел школу утонченной демагогии в журнале «Молодой коммунист», научился врать, не краснея, в «Литературной газете», и был приглашен в «Литературную Россию» уже на должность официальной акулы пера.
В этом качестве я строчил статьи к праздникам, примечательным событиям и красным датам за весь писательский генералитет и за секретарей обкомов партии. При этом я всю жизнь оставался вне рядов КПСС. Это все равно, что беспартийному штафирке поднимать батальон в атаку с надрывным криком «коммунисты, вперед!». И рвать на себе тельняшку. В высоких партийных инстанциях, где мне часто приходилось бывать, никому и в голову не приходило, что я - злостный беспартийный. Такого попросту не могло быть.
Я закончил карьеру специальным корреспондентом газеты ЦК КПСС «Социалистическая индустрия». Там я напечатал «Роковые кольца», первый в нашей стране документальный рассказ об отечественной мафии, о сращивании уголовного мира с высшим партийным и силовым руководством. Вскоре после этого «Социалистическую индустрию» прикрыли и стали выпускать под другим названием, а меня благополучно отправили на заслуженный отдых.
Семьдесят с лишним лет - это не возраст. Это диагноз. Не верьте старцу, который берется сочинять романы о светлом будущем. Проза пожилых всегда опрокинута в прошлое и проникнута пессимизмом.
Но я украдкой заглядываю в нынешний день. Так портному давней выучки любопытно видеть, как пиджак устарелого покроя сидит на молодых, широких плечах современников. Мне все-таки кажется, что основные человеческие ценности, - любовь, верность, порядочность остались почти без изменения и в нынешнем сверхрациональном веке.
Наше поколение так называемой творческой интеллигенции презирало деньги, которых никогда ни у кого не было. (Потому и презирало!) Смешно сказать, мы жили идеалами, пусть наивными, диссидентскими, но, черт побери, это были наши идеалы, и сегодня ни ругать, ни смеяться над ними, ни, тем более, предавать их я не могу.
Грустно и весело, отчаянно и бесшабашно жилось нам при хроническом безденежье, в бесконечных розыгрышах, подначках, анекдотах. Отсюда и такие мои рассказы. О крысах-мутантах; о Сталине мудром, родном и любимом; о несчастных еврейских котах и православных кошках; о музейных картинах и соленой хамсе; о Чистых прудах и незавершенной любви; о похищенном черном ферзе и о смертельно влюбленной собаке; о тонюсеньких девичьих ножках; о козлятах и о козлах; о фабрике колючих изделий и о многих других полезных вещах.
Я всерьез взялся за прозу с осени 2002 года. Вдова моего друга попросила написать несколько страничек воспоминаний. Я погрузился в прошлое, и мне показалось, что еще что-то могу. Когда я пишу, мне видится, будто я проживаю заново всю свою жизнь в этих своих рассказах. Сейчас, когда дело подходит к концу, с каким хрюкающим наслаждением я остался бы на второй год в последнем, казалось бы, опостылевшем классе. Увы! Второгодников здесь не бывает.
Эдгар ЭЛЬЯШЕВ.
|
|
