написано: 30 апрель 2006 г. | опубликовано: 30.04.2006

Ефим ГАММЕР, рубрика "Литературная гостиная"

Соловки Свободы

повесть для непосвященных

Ла­зарь Иль­ич Зо­зу­ля, на­ряд­ный че­ло­век с при­ят­ны­ми на вес уси­ка­ми, при­ехал в Из­ра­иль, как и бы­ло на­ме­че­но же­ной, по под- дель­ным, ес­те­ст­вен­но, до­ку­мен­там. Же­на его Ка­тя, внеш­но­сти при­ят- ной и об­хо­ди­тель­ной, за­си­де­лась на вре­мя, до ус­т­рой­ст­ва Ла­за­ря, в Ри­ге, в го­ро­де, ды­ша­щем на за­пад­ный ма­нер, но с осоз­на­ни­ем то­го, что при по­след­нем из­ды­ха­нии - "лю­бые флан­ги обес­пе­че­ны, ког­да на флан­гах ла­ты­ши" - по Ма­я­ков­ско­му.         Пе­ред про­ща­ни­ем Ка­тя пе­ла Ла­за­рю ус­по­ко­и­тель­ные куп­ле­ты из­ра­иль­ско­го про­из­вод­ст­ва. Не­что вро­де:                       "Вы­хо­ди­ла на бе­рег Не­ха­ма,                        на вы­со­кий бе­рег - на дру­гой.                        Пе­ред ней боль­шая па­но­ра­ма -                        эки­паж ма­ши­ны бое­вой."         Ла­зарь, си­дя у сто­ла со стоп­кой, под­хва­ты­вал при­пев:                       "Ах, Не­ха­ма, че­с­т­ная дев­чон­ка,                        ни­ко­му ты бе­рег не от­дашь.                        Хо­ро­ша ев­рей­ская сто­рон­ка -                        край ме­до­вый, мо­ло­ко и дваш.*(1)         Дру­гие под­ель­ни­ки, то­же отъ­ез­жан­ты на ис­то­ри­че­скую ро­ди­ну ев­ре­ев, вклю­чи­лись, не от­хо­дя от сто­ла, ко­неч­но, в изу­че­ние из­ра- иль­ской дей­ст­ви­тель­но­сти. Прав­да, под­пе­ва­ли по шпар­гал­ке:                       "Вот Не­ха­ма едет пря­мо в тан­ке,                        ата­ку­ет вра­же­скую цель.                        А вок­руг ев­рей­ские смуг­лян­ки                        и род­ная Эрец Ис­ра­эль."*(2)         И, ми­нуя при­пев, - даль­ше, под пе­ре­бор го­ло­со­вых свя­зок:                       "За Не­ха­мой две ре­пат­ри­ан­т­ки                        без ог­ляд­ки то­же рвут­ся в бой.                        Три смуг­лян­ки едут пря­мо в тан­ке -                        эки­паж ма­ши­ны бое­вой."         С та­ким пе­сен­ным на­пут­ст­ви­ем и сот­ней дол­ла­ров в кар­ма­не Ла­зарь Иль­ич по­ки­нул Ри­гу. Вспор­х­нул он в Из­ра­иль с би­е­ни­ем в сер­д­це, но с на­деж­дой - про­рвет­ся. У на­деж­ды бы­ли проч­ные крылья. Их ему вы­да­ли не в ОВИ­Ре, а в До­ме ев­рей­ской куль­ту­ры. В бу­фе­те. Там по ве­че­рам за­се­дал не­кий за­сла­нец Сох­ну­та и бард, ку­мир тол- пы. Пес­ня его - "Уве­зу те­бя в Из­ра­иль" - име­ла из­ряд­ный ус­пех, с де­неж­ным пред­ло­же­ни­ем. Бар­ду пред­ло­жи­ли за­пи­сать сло­ва и му­зы­ку на диск. И он, шле­мазл, со­гла­сил­ся. По­том вы­яс­ни­лось - за сла­ву на­до пла­тить. А чем, ска­жи­те на ми­лость? О ми­ло­сти мор­до­во­ре­зы из сту­дии зву­ко­за­пи­си и не за­и­ка­лись. Но­жич­ком по­ца­ра­па­ли, ка­с­те­том под­ре­ту­ши­ро­ва­ли, пла­стин­ку - в ти­раж. И... Три дня на раз­бор­ку.         Не­кий за­сла­нец Сох­ну­та и бард, пых­тя за бу­тыл­кой вод­ки в ев­рей­ском До­ме куль­ту­ры, го­тов был от­крыть ду­шу каж­до­му - кто бы ни сел за его сто­лик. Од­на­ко, ему не очень-то вез­ло. К сто­ли­ку как раз под­са­жи­ва­лись ев­рей­ские те­туш­ки, вос­п­ри­ни­ма­ю­щие бар- до­вское - "Уве­зу те­бя в Из­ра­иль" - до­ход­чи­во, с по­ни­ма­ни­ем муж­ских обя­за­тельств, хо­тя из в бра­ка в брак до­га­ды­ва­лись: ко­ней на пе­ре­пра­ве не ме­ня­ют, да­же ес­ли они ко­бы­лы, ли­шен­ные дев­ст­вен- но­с­ти со­ци­а­лиз­мом с че­ло­ве­че­ским ли­цом. В бар­де те­ти эти уга­ды­ва- ли сво­е­об­раз­ную фар­ши­ро­ван­ную ры­бу. Ее и под­не­сут де­ткам сво­им при эва­ку­а­ции на Зем­лю Обе­то­ван­ную. Как га­ран­тию на при­об­ре­те­ние мо­лоч­ных рек и ки­сель­ных бе­ре­гов. Все же - за­сла­нец! Все же из Сох­ну­та, де­неж­ной, по све­де­ни­ям ра­зум­ных лю­дей, от­ча­лив­ших уже из Риж­ско­го за­ли­ва, ор­га­ни­за­ции.         Но у сто­ла с де­прес­сив­ным от пья­но­го воз­буж­де­ния бар­дом их ждал ущер­б­ный ин­те­рес. Ему нуж­ны бы­ли день­ги! Да-да! День­ги! В боль­шом ко­ли­че­ст­ве! Как буд­то баш­ли*(3), и в том же боль­шом ко­ли- че­с­т­ве, ни­ко­му не нуж­ны: пен­сия - на рас­плюй, а зар­п­ла­та - без на­лич­ных.         Все же бар­ду по­вез­ло. Его при­ме­ти­ла Ка­тя, же­на, как ска- за­но вы­ше, Ла­за­ря Иль­и­ча, вер­нее, бу­дем точ­ны­ми, Яна Кар­ло­ви­ча Ла­ци­са. Слож­но? Нет, Ка­тя не со­сто­я­ла в за­кон­ном бра­ке сра­зу с дву­мя ал­ко­го­ли­ка­ми. Ей хва­та­ло на жизнь и от од­но­го. Кста­ти, им и был Ян Кар­ло­вич, быв­ший бок­сер, и - са­мое по­ра­зи­тель­ное - рус­ский по на­ци­о­наль­но­сти. Ин­ва­лид ум­с­т­вен­но­го тру­да, но­ка­у­том спро­ва­жен- ный в Ир­кут­скую пси­хи­ат­рич­ку для ма­ло­пью­щих... Вот ведь уго­раз­ди- ло! И ко­го? Ее! Кать­ку! Вы­рва­лась из Мин­ска, и на го­лу­бин­ной стае об­ла­ков - к чер­тям! - от Чер­но­бы­ля! Ку­да? Не важ­но. Лишь бы за- муж! За або­ри­ге­на! Ух­ва­ти­лась за Яна Кар­ло­ви­ча - при уси­ках, в штиб­ле­тах. А по­шли в ЗАГС - "рус­ский". Па­па - да! - у не­го ла­тыш, ма­ма - си­би­ряч­ка. Свих­нешь­ся! На са­мом де­ле все про­сто. На­до учесть, в со­ро­ко­вом го­ду, с при­хо­дом со­вет­ской вла­сти, стар­ший Ла­цис, де­душ­ка Имант, вла­дел коп­тиль­ной ма­с­тер­ской в Цар­ни­ка­ве. И вы­став­лял на при­лав­ки Риж­ско­го ба­за­ра рыб­ную про­дук­цию та­ко­го ка- че­с­т­ва, что ап­пе­тит не ухо­дил и по­сле угорь­ка, и по­сле ко­рюш­ки - по­ка не наль­ешь в се­бя пи­ва до пес­но­пе­ния. Де­душ­ка Имант был не прочь кор­мить и но­вую власть. Тем бо­лее, за­ре­зал уже ка­бан­чи­ка. Бе­ко­ном рас­то­ва­рил­ся и кол­ба­ской до­маш­ней. Ока­за­лось, боль­ше­ви­ки эти про "ку­шать" да­же не ду­ма­ют. Ска­за­ли - "фаб­ри­кант!" За­су­ну­ли в по­езд. А он, вы­яс­ня­ет­ся че­рез две не­де­ли ска­канья по рель­сам, идет толь­ко в од­ну сто­ро­ну. Ту­да, от­ку­да, как го­во­ри­ли ев­реи-по- пут­чи­ки, - не воз­вра­ща­ют­ся.         Де­душ­ка Имант так и не вер­нул­ся в свой ры­бац­кий по­се­лок. По­ме­сти­ли его в го­ро­де Ки­рен­ске, пять­сот ки­ло­мет­ров на се­вер от Ир­кут­ска. И там он от­дал ду­шу Бо­гу. Не вы­жил без коп­тиль­ни, хо­тя ря­дом же­на, сын и внук. Коп­тиль­ней своей де­душ­ка Имант про­коп­тил всем им моз­ги: на­сту­пит сво­бо­да - за­бе­ри­те аль­ма ма­тер мою от боль­ше­ви­ков! С этим на­пут­ст­ви­ем Ян и при­был в Ри­гу. Но ка­кой он ла­тыш? Язы­ка пред­ков не зна­ет. Ад­рес коп­тиль­ни не ра­зу­ме­ет. "Де- душ­ки­на!" - го­во­рит. А где она, де­душ­ки­на, ког­да со­ве­ты в Цар­ни- ка­ве рыб­ные пред­при­я­тия? Ка­кая коп­тиль­ня, фра­ер? По­каж пя­тый пункт в пас­пор­те! Ага, рус­ский! Учись ла­тыш­ско­му язы­ку!         Ла­тыш­ский по­че­му-то у Яна Кар­ло­ви­ча Ла­ци­са не по­шел. Бы- ва­ет так по­сле лед­ни­ко­вых пе­ри­о­дов. Си­бирь учи­ла его дру­го­му: тай­га - за­кон, мед­ведь - хо­зя­ин.         Он клик­нул по­бра­ти­мов из Ки­рен­ска и, в по­исках коп­тиль­ни де­душ­ки, раз­гро­мил не­на­ви­ст­ные сер­д­цу ком­би­на­ты по пе­ре­ра­бот­ке ры­бы. При­чем - вот стран­ное де­ло! - в мо­мент раз­гро­ма "ком­му­нал- ки" эти ока­за­лись при­ва­ти­зи­ро­ван­ны­ми, и вов­се не со­вет­ски­ми. Соу- ча­с­т­ни­ки - ре­бя­та из Лен­ско­го реч­но­го фло­та, от­ку­ша­ли в по­ру­шен- ных це­хах рыб­ки, лос­ня­щей­ся зо­ло­том, и от­ва­ли­ли на вы­лов соб­ст­вен­ной кон­дев­ки. Яна, вну­ка де­душ­ки Иман­та, по­тя­ну­ли под суд. И вы­да­ли справ­ку, по­сле оч­ной встре­чи с ад­во­ка­том, о не вы- ез­де... за пред­елы. Буд­то бы он преж­де вы­ез­жал!         Па­рень он был тол­ко­вый, но суб­тиль­ный. По­э­то­му, к ра- до­сти, о нем по­ду­ма­ла Кать­ка. Лю­би­ла, ну и по­ду­ма­ла, хо­тя под- вел, под­лец: ла­тыш­ско­го у де­душ­ки не пе­ре­нял - и хрен ему от ро- ди­ны-ма­те­ри, без вся­ко­го граж­дан­ст­ва!         НО... Но - есть "но"... Хо­ро­шо жить, ког­да ты в бу­фе­те и за кас­сир­шу, и за по­да­валь­щи­цу. Всех кли­ен­тов уч­тешь. Ко­го на улыб­ке при­щу­тишь. Ко­го - ес­ли в ки­пе - на­сту­па­ю­щим ша­ба­том, суб- бо­той то бишь. Од­но­му про­зе­ли­ту по­мо­жешь от­крыть кон­сер­ви­ро­ван­ное пи­во. Дру­го­му под­ска­жешь: "не пу­тай мяс­ное с мо­лоч­ным". Сло­вом, Кать­ка за­цик­ли­ла по ро­ду за­ня­тий всех за­всег­да­та­ев ев­рей­ско­го пи- тей­но­го уч­реж­де­ния. А о бар­де, как мы те­перь до­га­ды­ва­ем­ся, не со­всем прак­тич­ном, име­ла вов­се не­при­лич­ное мне­ние. Пусть и пел он с ду­шой, за­ра­за, но ведь пес­ни его - ба­бу­лям да сто­лет­ним хо­до­кам под се­бя. Ко­го он уве­зет в Из­ра­иль? Из-за стой­ки под­нять­ся не в си­лах! А по­ет...         В оз­на­чен­ный день, пе­ред по­сад­кой му­жа в ка­та­лаж­ку, Ка­тя взя­ла бар­да на абор­даж. И по­яс­ни­ла ему, не­пу­те­во­му: даль­ше Ту- кум­ска не вы­бе­решь­ся.         - Я не хо­чу в Ту­кумск, - про­мям­лил он. - Я пес­ни пою в Ри­ге.         - Рус­ский по­ни­ма­ешь?         Ка­тя се­ла сбо­ку от не­го, на сво­бод­ное от те­ту­шек ме­с­то.         - Раз­го­ва­ри­ва­ешь?         - Что ты ду­ма­ешь, я толь­ко пою?         Ка­тя бы­ла су­ро­ва, как при­го­вор о рас­стре­ле. При том - гу- бы на­кра­ше­ны, во­ло­сы вы­мы­ты хною, и ног­ти ее еще со­всем не от­цве- ли, как хри­зан­те­мы в са­ду.         - У те­бя есть льго­ты?         - По ла­тыш­ски ку­ме­каю. Ме­с­т­ный я, ме­с­т­ный! Кур­зе­ме от Лат­га­лии от­ли­чу.         - Ду­ра! Я об Из­ра­и­ле!         - На ив­ри­те не очень. Но под­учусь. Ты ме­ня вер­бу­ешь?         - Ну­жен ты мне! Кси­ву да­вай! То­вар - день­ги!         - Ма?*(4)         Ка­тя ошиб­лась в му­же, ког­да по­шла за не­го за­муж, не до­га- ды­ва­ясь - он не на­сто­я­щий ла­тыш, ему про­па­дать вме­сте с ней без граж­дан­ст­ва на ис­то­ри­че­ской ро­ди­не де­душ­ки Иман­та. Но в за­слан­це сох­ну­тов­ском она не ошиб­лась, ска­зав:         - Ты по­пу­ля­рен в Ри­ге, как черт зна­ет кто. У нас, под тво­им вли­я­ни­ем, во всех бор­де­лях по­ют бля­дям: "Уве­зу те­бя в Из­ра- иль".         - Твор­че­ст­во... Вещь не­пред­ска­зу­е­мая... По­пу­ляр­ность - это да... А?..         - Я оп­ла­чу твой диск. Зву­ко­за­пись и все ее кру­тые хмы­ри - тьфу для ме­ня! Я их всех име­ла. Кси­ву да­вай! В от­вет - пас­порт на имя Яна Ла­ци­са. И бу­дешь при­нят как ла­тыш! До­бро?         Что к это­му до­ба­вишь, ког­да все сло­ва ска­за­ла лю­би­мая Ла- ци­сом жен­щи­на?         Сле­до­ва­тель­но, воз­вра­ща­ем­ся к на­ча­лу на­ше­го по­ве­ст­во­ва- ния...         "Ла­зарь Иль­ич Зо­зу­ля, че­ло­век с при­ят­ны­ми на вид уси­ка­ми, при­ехал в Из­ра­иль, как и бы­ло на­ме­че­но же­ной, по под­дель­ным, ес­те­ст­вен­но, до­ку­мен­там."         Ис­п­рав­ле­ние...         До­ку­мен­ты бы­ли не под­дель­ные. Под­дель­ным был сам Зо­зу­ля, - ку­куш­ка на язы­ке Ос­та­па Виш­ни.         Вот и ку­куй.         С ку­ко­ва­ни­ем у Ла­за­ря Иль­и­ча не по­лу­чи­лось на обе­то­ван­ных зем­лях. При­шел он по ад­ре­су, на­пи­сан­но­му в за­гра­нич­ном пас­пор­те, в соб­ст­вен­ную квар­ти­ру. Вы­нул ключ. От­крыл дверь. А за нею - зе- ле­ный кон­верт. Под­нял, по­смот­рел, по­ло­жил на ко­фей­ный сто­лик в са­ло­не. И ог­ля­дел­ся: у, жи­вут лю­ди! И те­ле­ви­зор, и хо­ло­диль­ник, га­зо­вая пли­та, ви­де­о­маг­ни­то­фон, ин­тер­нет.         От­крыл хо­ло­диль­ник - кон­сер­вы. От­крыл кон­сер­вы - су­дак в то­мат­ном со­у­се.         За­ва­рил ча­ек. Вклю­чил те­ле­ви­зор. Муть. Не пой­мешь.         Преж­де он ла­тыш­ско­го не ра­зу­мел, а тут вов­се язык мар­си­ан­ский.         Чер­тых­нул­ся. И по­лез в ин­тер­нет, буд­то шиб­ко гра­мот­ный. А там поч­ти его ро­жа и на трех язы­ках фа­ми­лия. Ив­рит и араб­ский до не­го ни­как - по при­чи­не ча­е­пи­тия, вот на ан­г­лий­ском рас­поз­нал: "Раз­ыски­ва­ет­ся Ла­зарь Иль­ич Зо­зу­ля".         Тут Ла­зарь Иль­ич вос­п­ри­нял се­бя Яном Кар­ло­ви­чем. По­ду­мал по-си­бир­ски: "Не­уж­то до ме­ня до­бра­лись и здесь кун­ги*(5) из Лат- вии?" По­смот­рел еще раз по сто­ро­нам. Уви­дел на бу­фет­ной стой­ке бу­тыл­ку. На­ри­со­ва­но там бы­ло 777. По­мнил: имя Дья­во­ла 666. Но при пе­ре­ез­де в Из­ра­иль и его мог­ли пе­ре­ад­ре­со­вать на дру­гие ци­фир­ки. Ян Кар­ло­вич вы­пил без со­дро­га­ния дья­воль­ский на­пи­ток и ос­тал­ся им до­во­лен. "Не ху­же мол­дав­ско­го конь­я­ка".         Те­перь - толь­ко дре­мать и ду­мать о жиз­ни.         Ан, нет...         В дверь скром­но по­сту­ча­ли.         - Кто там? - по­спеш­но от­клик­нул­ся Ла­зарь Иль­ич.         Из-за две­ри пах­ну­ло ба­со­ви­тым го­ло­сом:         - Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич Конь, ваш со­сед. Я из Да­у­гав­пил­са.         Ла­зарь Иль­ич впу­стил Ко­ня, Аб­ра­шу Ар­ноль­до­ви­ча. И убе- дил­ся: жи­вот у не­го, как гло­бус, на го­ло­ве про­лы­си­ны, вме­сто шта- нов оту­тю­жен­ных - тру­си­ки бок­сер­ские, с трой­ной ре­зин­кой, и шле- пан­цы на бо­су но­гу.         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич с ува­же­ни­ем ос­мот­рел ком­на­ту, в ко­то­рую уже во­шел. И при­сел на ди­ван, воз­ле сто­ли­ка, бли­же к бу­тыл­ке конь­я­ка и рыб­ным кон­сер­вам.         Ла­зарь Иль­ич при­стро­ил­ся ря­дом, на­лил.         Кряк­ну­ли.         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич по­шу­ро­вал вил­кой в то­мат­ной при­пра­ве для за­мор­ско­го су­да­ка и ска­зал за­дум­чи­во:         - А ко мне при­хо­дил на­ло­го­вый ин­с­пек­тор. Это он до вас при­хо­дил. Но вас не за­стал до­ма, Ла­зарь Иль­ич.         - Я был за гра­ни­цей.         - Для вас за­гра­ни­ца, для ме­ня ро­ди­на.         - Вы из Лат­вии?         - Я же ска­зал: ваш со­сед, с Да­у­гав­пил­са.         - И ког­да?         - Ме­сяц на­зад. И уже ску­чаю. Да к то­му же при­шел на­ло­го- вый ин­с­пек­тор до вас, а за­стал ме­ня.         Ла­за­рю Иль­и­чу, внеш­не без­за­бот­но­му, ста­ло лег­че на сер­д­це не от пес­ни ве­се­лой - ка­кие пес­ни? - эмиг­ра­ция! - а от со­зна­ния то­го, что при­ни­ма­ют его за на­сто­я­ще­го Зо­зу­лю.         Он на­лил по вто­рой. И с ус­меш­кой:         - Ну, при­шел на­ло­го­вый ин­с­пек­тор. Ушел... Ка­кая про­бле­ма, Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич?         - Ах, что вы по­ни­ма­е­те. Они про­сто так не ухо­дят. Как Обе­хе­ес!!! Там я был са­пож­ник, на­де­юсь, по­ни­ма­е­те. Жиз­ни мне не да­ва­ли. И при со­вет­ской вла­сти су­ки-бля­ди-го­нев!*(6). И по­сле со- вет­ской вла­сти. Бля­ди! Су­ки! Ре­ке­те­ры! Уехал от них, как на от- дых. И тут при­шли. На­до ска­зать до вас, а за­ста­ли ме­ня.         - Вы име­е­те от­но­ше­ние к рус­ской ма­фии? - по­ин­те­ре­со­вал­ся Ла­зарь Иль­ич, на­ли­вая по третьей, - по­то­му что ему бы­ло еще смеш­но.         - Я имею от­но­ше­ние к моей же­не и трем ее ма­лень­ким обор- ван­цам. Каж­до­му дал жизнь хо­ро­шую. На мо­их на­бой­ках, каб­лу­ках и под­мет­ках все ста­ли людь­ми. По­сту­пи­ли в ин­с­ти­тут. Под­учи­лись. Двое биз­не­сом за­ня­лись. Про­сят от ме­ня лиш­них де­нег в рост их ка- пи­та­лов­ло­же­ний. И тут на­ло­го­вый ин­с­пек­тор - до вас, а за­стал ме­ня.         - Не пой­му я вас, Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич.         - Че­го не по­ни­мать, Ла­зарь Иль­ич. Вы там в Ри­ге по­е­те в ев­рей­ском об­ще­стве куль­ту­ры, а здесь на вас де­ло за­во­дят в ма­сах- на­се*(7). Да­же Оф­ру Ха­зу - ги­гант пес­ни! - не по­ща­ди­ли. При­еха­ла с га­с­т­ро­лей, бац - пла­ти мил­ли­он! А вы... С ва­шим го­ло­сом, Ла­зарь Иль­ич, мо­жет быть, от­де­ла­е­тесь по­мель­че.         - Я бро­сил петь! - рез­ко ска­зал Ла­зарь Иль­ич. Ше­с­тое чув­ст­во под­ска­зы­ва­ло: гря­дут не­при­ят­но­сти.         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич ту­с­к­ло по­смот­рел на не­го, бро­сив­ше­го, и на­лил се­бе в сто­пар­ник до­бав­ку.         - Ах, как вы не до­га­ды­ва­е­тесь, до­ро­гой. Для них вы ни­че- го не бро­си­ли. Да и как вы мо­же­те что-то бро­сить, ког­да я вас уже раз­мно­жил.         - Ме­ня?         - Вас... вас, до­ро­гой. На плен­ке вы те­перь, на кас­се­те. Де­тки мои, биз­нес­ме­ны, при­сла­ли ва­ши вы­ступ­ле­ния в До­ме ев­рей­ской куль­ту­ры. Я их раз­мно­жил. Те­перь жи­ву на про­цен­тах. А не пла­тят - су­ки, бля­ди, го­нев! Тут еще на­ло­го­вый ин­с­пек­тор. При­шел до вас, а за­стал ме­ня... Хо­ти­те по­слу­шать, по­ка вас не оты­ска­ла в Ин­тер­не­те "мас ах­на­са"?         - Ко­го? - рас­те­рял­ся Ла­зарь Иль­ич - все-та­ки был он си­би- ряк, с ев­рей­ским па­ра­док­саль­ным мыш­ле­ни­ем стал­ки­вал­ся столь же ре­дко, как и с са­ми­ми ев­ре­я­ми.         - На­ло­го­вое уп­рав­ле­ние вам еще пред­сто­ит по­слу­шать, Ла- зарь Иль­ич. Сей­час, по­жа­луй­ста, по­слу­шай­те са­ми се­бя.         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич вы­тя­нул из кар­ман­чи­ка на тру­сах кас­се- ту, вста­вил ее в пор­та­тив­ный маг­ни­то­фон, ле­жа­щий сбо­ку от не­го, на ди­ва­не. На­жал кла­ви­шу. И по­ли­лось - в от­кры­тый от изум­ле­ния рот че­ло­ве­ка, убе­жав­ше­го от лат­вий­ских стра­да­ний в Из­ра­иль.                        "Ког­да му­жик же­лез­ным ло­мом                         ло­ма­ет грудь своей же­ны,                         ев­рей сре­ди зем­ных по­гро­мов                         ни­как не чув­ст­ву­ет ви­ны.                         Же­ну лю­бил, гор­ба­тил до­ма,                         в суб­бо­ту свеч­ку за­жи­гал,                         и не хра­нил в под­ва­ле ло­ма:                         про­стой пор­т­ной - он не жи­ган.                         Про­стой пор­т­ной съе­дал фарш-ры­бу,                         кар­тош­ку с цу­ре­сом*(8) и лук.                         И вдруг од­наж­ды на вой­ну он вы­был                         для пу­ле­мет­ных - тех еще на­ук!                         Он так стро­чил, как преж­де на ма­шин­ке.                         И уко­ра­чи­вал на го­ло­ву вра­гов.                         И по-ук­ра­ин­ски пи­сал лю­би­мой жин­ке:                         "Азо­хен вей! Бе­се­дер! Бу­дет тов!*(9-11)                         По­том до­мой вер­нул­ся он с ме­далью                         и рос­писью на том их Рей­х­ста­ге.                         Дру­гой сер­жант ска­зал ему: "Ге­да­ли,                         ты не хо­ди, по­жа­луй­ста, к ре­ке..."                         Он не по­шел, но пла­кал че­рез сло­во,                         и вод­ку пил, и ощу­щал ви­ну.                         А за сте­ной - на­взрыд - же­лез­ным ло­мом                         му­жик ло­мал - как до вой­ны - же­ну."         Та­ин­ст­вен­ная си­ла ев­рей­ско­го му­зы­каль­но­го твор­че­ст­ва по- тя­ну­ла Яна Кар­ло­ви­ча к ло­му. Но он вспом­нил: про­тив ло­ма нет при- ема, к то­му же он уже аид*(12), как го­во­рят ев­реи. Да и ло­ма под ру­кой не бы­ло... Бы­ла бу­тыл­ка с дья­воль­ски­ми пись­ме­на­ми - 777. Вот из нее он и на­це­дил впол­не не­нор­маль­но­му Аб­ра­ше Ар­ноль­до­ви­чу, со­се­ду из Да­у­гав­пил­са. В ос­тав­шей­ся за ру­бе­жом жиз­ни Ян Кар­ло­вич и не слы­хал об этой гео­гра­фи­че­ской точ­ке, где, ока­зы­ва­ет­ся, рос­ли тре­не­ры по бок­су братья Пур­вин­ские, а с ни­ми за­ме­ча­тель­ные но­кау- те­ры, глав­ный из них Во­ло­дя Треп­ша, ны­не - ху­ли­ган­ка! - в тюрь­ме род­но­го го­ро­да. Впро­чем, и сам Ян Кар­ло­вич не­пло­хо вла­дел ру­ка­ми, ког­да бил ку­ла­ком в мор­ду. Прав­да, в ос­нов­ном на рин­ге. За­слу­жен- ным ма­с­те­ром спор­та не стал: Ки­ренск ма­лень­кий го­род, а Си­бирь боль­шая, но ощу­ще­ние бое­во­го ве­са со­хра­нил, впри­да­чу и ре­звость ап­пер­ко­та. По­се­му и рас­смот­рел в го­с­те сво­ем быв­ше­го сред­не­ве­са, ухай­до­кав­ше­го в са­пож­ной ма­с­тер­ской - ра­ди де­тей, ко­неч­но, - свои чем­пи­он­ские ти­ту­лы. Вот и гло­бус вме­сто жи­во­та. Вот и мно­го­сло- вие...         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич вы­щел­к­нул кас­се­ту из рас­пах­ну­той па­с­ти тей­па и по­ло­жил ее ря­дом с Яном Кар­ло­ви­чем.         - Вам по­нра­ви­лось?         - Что?         - Ва­ше ис­пол­не­ние?         - Ну, как ска­зать. Ар­тист дол­жен быть са­мо­кри­ти­чен.         - Не скром­ни­чай­те. За­пись пре­вос­ход­ная. С вас де­сять дол- ла­ров.         - За что? - рас­сте­рял­ся ла­тыш, за­пи­сан­ный в пас­пор­те рус­ским. - За про­слу­ши­ва­ние?         - По­зволь­те, до­ро­гой. Не за про­слу­ши­ва­ние. За при­об­ре­те- ние. Те­перь вам и петь на эс­т­ра­де не на­до. От­кро­е­те ро­тик, приж- ме­те ги­тар­ку к гру­ди, как де­вуш­ку на баль­ном тан­це, а из-под ног у вас все и за­по­ет. Пуб­ли­ка - ду­ра. Ду­ра без по­ня­тия. Ку­ша­ет та- кую под­ли­ву те­перь по­сто­ян­но. За­чем звез­дам над­ры­вать глан­ды пе- ред ду­рой? Пусть за них ста­ра­ет­ся за­кад­ро­вый го­лос. Вник­ли, Ла- зарь Иль­ич? Де­сять дол­ла­ров, и - ши­ро­ка стра­на моя род­ная, а в ней мно­го ны­не сцен для рус­ской поп-ком­па­нии.         - Я бро­сил петь! - по­вто­рил Ян Кар­ло­вич.         - Вот по­э­то­му вам и при­го­дит­ся кас­се­та. Не­за­ме­ни­мая вещь для аб­сор­б­ции ар­ти­ста.         - У ме­ня с со­бой толь­ко сот­ня, од­ной бу­маж­кой.         - Раз­ме­на не име­ет­ся, - вздох­нул Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич. - Но без­вы­ход­ных по­ло­же­ний нет, как го­во­рил то­ва­рищ Ста­лин. Мы вам за- пи­шем дол­жок. У вас есть бу­ма­га? А? Вот! - не­зван­ный конь об­на­ру- жил на сто­ле кон­верт зе­ле­но­го цве­та. На­чал бы­ло вы­пи­сы­вать на нем сум­му дол­га и вдруг как-то смор­щил­ся, за­су­е­тил­ся. - "Ой!" - В гла­за ему на­гло ус­та­ви­лась фир­мен­ная пе­чат­ка Из­ра­иль­ской ар­мии. Ма­ши­наль­но он вскрыл кон­верт. - Гля­ди­те, Ла­зарь Иль­ич, что тут про вас на­пи­са­но.         - А что?         - За вас ску­ча­ет ар­мия, мой до­ро­гой и хо­ро­ший. Нет, вы не хо­ро­ший. Это, по­гля­ди­те, третья по сче­ту по­ве­ст­ка, да и да­та при- зы­ва уже се­год­ня про­сро­че­на. За ва­ми при­дут. И без по­ня­тых. Знае- те что? День­ги по­том. А сей­час - хва­тит нам ран­де­ву. Я пой­ду от вас до се­бя. А то при­дут за ва­ми и за­ста­нут ме­ня.         Аб­ра­ша Ар­ноль­до­вич ог­ля­нул­ся на дверь: не по­слы­шит­ся ли вне­зап­но за ней под­ко­ван­ный звук сол­дат­ских бо­ти­нок. И по­спеш­но по­ки­нул по­тен­ци­аль­но­го де­зер­ти­ра с при­ят­ны­ми на вес уси­ка­ми.         - Вы слу­жи­те, мы вас по­до­ждем, - ска­зал на про­щанье. - А о день­гах по­ка не ду­май­те. День­ги не пах­нут. И че­рез ме­сяц служ­бы бу­дут, как све­жие огур­чи­ки.         "Во­де­виль! - по­ду­мал Ян Кар­ло­вич, рас­смат­ри­вая по­ве­ст­ку. - Там ме­ня та­щи­ли в тюрь­му, здесь в ар­мию. Ку­да по­дать­ся бед­но- му... ев­рею ли?, рус­ско­му?, ла­ты­шу? Кру­гом Со­лов­ки сво­бо­ды..."         Ян Кар­ло­вич по­тя­нул­ся к бу­тыл­ке, с го­речью при­лип к гор- лыш­ку. И пред­ста­ви­лось: конь­яч­ные ци­фир­ки, эти мо­лот­ка­стые се­мер- ки, лу­пят по лбу, на­ме­чая со­тря­се­ние моз­га. По­до­бное то­му, ко­то- рое на пер­вен­ст­ве Во­с­точ­ной Си­би­ри вма­за­ли ему по уху с бо­га- тыр­ской си­лой Ильи Му­ром­ца. И по­плы­ло все, за­ко­леб­ли­лось в рас­ши- ре­нных зрач­ках. Как и тог­да, по­ка не оч­нул­ся в ма­ло­ум­ной пси­хи­ат- рич­ке Ир­кут­ска, в ше­с­том ее от­де­ле­нии. По­ка­за­лось ему: Из­ра­иль - это кли­ни­ка для боль­ных на го­ло­ву лю­дей, а квар­ти­ра Зо­зу­ли - от- дель­ная па­ла­та для их окон­ча­тель­но­го ис­це­ле­ния. Са­мое вер­ное из- ле­че­ние от лю­бых бо­лез­ней, по мыс­ли обес­си­лев­ше­го от раз­ду­мий Яна Кар­ло­ви­ча, - смерть. Но смерть не на­сту­па­ла из-за пе­ре­ры­ва на обед. Вме­сто нее под по­тол­ком со­ткал­ся ис­тин­ный Зо­зу­ля, на­сто­я­щий Ла­зарь Иль­ич. (Пес­но­пе­вец, ма­эст­ро, жаж­дет увез­ти в Из­ра­иль всех при­год­ных для жиз­ни.) Он на­смеш­ли­во улы­бал­ся и мел­ко гро­зил паль- чи­ком. Ре­че­та­ти­вом вы­во­дил:         - Здесь рус­ский дух, здесь Русью пах­нет.         - Шел бы! - вя­ло от­ве­чал Ян Кар­ло­вич.         - И пой­дем. Я те­бе про­вод­ни­ком бу­ду. С Дан­те - зна­ком?         - Ос­тавь дан­ти­стов! Вот твои до­ку­мен­ты. А мне - мой пас­порт.         Яну Кар­ло­ви­чу по­чу­ди­лось: он вновь стал об­ла­да­те­лем "сер- па­с­то­го-мо­лот­ка­сто­го". Но - стран­ное де­ло - ко­лен­ко­ро­вое это из- де­лие на­бра­лось ка­ких-то маг­нит­ных волн от Зо­зу­ли и во­лок­ло за ним, ухо­дя­щим сквозь дверь на про­сто­ры Зем­ли обе­то­ван­ной.         - Я те­бе про­вод­ни­ком бу­ду, - по­слы­ша­лось еще раз.         Вре­мя по­те­ря­ло смысл, рас­сто­я­ние ужа­лось до чет­вер­то­го из­ме­ре­ния, а со­бы­тия ок­ра­си­лись в цве­та аб­сур­да.         На пер­вых по­рах Ян Кар­ло­вич до­га­ды­вал­ся: он спу­ска­ет­ся по ле­с­т­ни­цам, вы­хо­дит из подъ­ез­да в го­род. Все чин-чи­на­рем. По­том?         По­том, оч­нув­шись от хож­де­ния по кри­вым улоч­кам, ах! - Кать­ка на угол­ке.         - Ты что, чум­ная? Тут?         - Нет, я на­про­тив.         - Ка­тя, не ба­луй!         - Про­сти­те, я не Ка­тя. Я Кар­мель.         - Тог­да я - Дя­дя. По­зна­ко­мим­ся?         - У Сте­ны пла­ча.         - Ка­тя, ес­ли ты Кар­мель, то и я не при­сте­ноч­ный... А пи­во там под­ают?         - Ос­лам с тре­мя уша­ми.         Ян Кар­ло­вич ог­ля­дел­ся: где ос­лы?, с кем ски­нуть­ся? И по- те­рял Ка­тю из ви­ду. На ее ме­с­те об­на­ру­жил зер­ка­ло.         - Иеру­са­лим, да? - спро­сил у стек­ла из ком­на­ты сме­ха.         - Где уши? - от­ве­ти­ло оно, раз­го­вор­чи­вое.         По сто­ро­нам - ку­да ни кинь взгляд - ушей не на­блю­да­лось, во вся­ком слу­чае тре­бу­е­мых от лю­би­те­лей пи­ва. Лю­ди - да! ша­с­та­ли. Ту­да-сю­да и об­рат­но. И каж­дый - вот ми­мик­рия! - Зо­зу­ля, Ла­зарь Иль­ич.         - Иль­ич! - во­с­к­лик­нул Ян Кар­ло­вич.         Гор­дый от­вет:         - Иди к не­му сам. Я про­вод­ник.         Зо­зу­ля - а это был он, не­пре­мен­но, - шмыг­нул в ка­кую-то дверь и - по сту­пень­кам на­верх.         Зда­ние бы­ло стран­ное по фор­ме и, мо­жет быть, да­же ми­с­ти- че­с­кое по со­дер­жа­нию.         Ян Кар­ло­вич ки­нул­ся во внутрь, топ-топ, и он на са­мой вер­ха­ту­ре, на чер­да­ке. Вой­ти-то во­шел, а вый­ти... тут и за­ко­вы­ка. Спер­тый воз­дух не пу­с­ка­ет на­зад, сто­ит пре­гра­дой ме­тал­ли­че­ской. За­мор­ский гость по­дал­ся к ам­б­ра­зур­но­му окош­ку. Вы­су­нул­ся на­ру­жу: трах-та­ра­рах! Од­но ухо про­стре­ле­но, вто­рое ос­кол­ком стек­ла от­ку- ше­но, слов­но стык­нул­ся с Тай­со­ном. Тьма еги­пет­ская!.. А со­зна­ние про­яс­ня­ет­ся и рас­тол­ко­вы­ва­ет: сплош­ной Хев­рон под то­бою.         Хев­рон в Иеру­са­ли­ме? Опо­ло­у­меть! На­вер­ное, они друг без дру­га не мо­гут. И вос­со­е­ди­ня­ют­ся иног­да. При по­мо­щи про­вод­ни­ков, ма­с­та­ков по фан­та­сти­че­ским пе­ре­ме­ще­ни­ям в про­стран­ст­ве.         Ян Кар­ло­вич, стра­дая от бо­ли, раз­ли­чил из ок­на уда­ля­ю­щу- юся стар­че­ским ша­гом фи­гу­ру - то ли жен­щи­ны, то ли муж­чи­ны: в бе- же­вом платье, с ви­ты­ми ве­рев­ка­ми на го­ло­вном, в по­ло­ску, плат­ке.         По мель­к­нув­шим уси­кам при­знал пе­ре­оде­то­го Зо­зу­лю. "Вот ми­с­ти­фи­ка­тор!"         - Иль­ич! - за­кри­чал. - Ты Иван Су­са­нин!         Про­хо­жий с не­до­воль­ст­вом по­вер­нул­ся на ок­лик, вы­тя­нул ствол из-под юб­ки и сы­па­нул свин­цо­вым го­ро­хом - от пу­за по чер­да- ку. На­вскид­ку, из-под платья длин­но­по­ло­го. От­ту­да, где ес­ли и хра­нит­ся ка­кое-то ору­жие, то вов­се не убой­ное.         Ян Кар­ло­вич очу­мел от не­при­я­тия в чу­же­земьи соб­ст­вен­ной лич­но­сти. И плю­нул на ко­вар­но­го стрел­ка слю­ной, на­сто­ен­ной на ле- кар­ст­вах Ир­кут­ской пси­хи­ат­рич­ки. Тот - на­взничь, на мо­с­то­вую, под но­ги коз. И из-под ба­с­ти­о­на это­го, со­ча­ще­го­ся ис­це­ля­ю­щим от яда мо­ло­ком, за­ку­дах­тал Яну Кар­ло­ви­чу: за­чем ты при­был от бе­лых мед- ве­дей? что­бы от­хва­тить у нас гроб­ни­цу ев­рей­ских пра­от­цев?         - Я не ан­ти­се­мит! - внят­но ото­звал­ся не­приз­нан­ный за ла- ты­ша Ла­цис.         Оша­ра­шен­ный пу­ле­мет­чик за­ко­лы­хал­ся на зем­ле вол­на­ми - в боль­шом при­ли­ве про­ти­во­по­лож­ных чувств, вско­чил, крях­тя, и по­бе- жал, раз­го­няя ро­га­тых жи­во­тных ку­да-то даль­ше, по сво­им при­ми­тив- ным на­доб­но­стям.         Ствол мо­гу­че­го ору­жия бол­тал­ся у не­го при бы­с­т­ром дви­же- нии под бе­же­вым оде­я­ни­ем и ко­ря­чил те­ло его, пор­тил жен­скую фи­гу­ру за счет при­жи­га­ния ин­тим­ных мест поль­зо­ва­ния раз­го­ря­чен- ным сво­им ес­те­ст­вом.         По­сле это­го не­приг­ляд­но­го зре­ли­ща, си­бир­ско­го мо­лод­ца по­двиг­ло спу­стить­ся с про­стре­ли­ва­е­мых не­бес на зем­лю-ма­туш­ку. Тут он и уг­ля­дел в по­дво­рот­не сво­е­го зре­ния вез­де­дей­ст­ву­ю­ще­го Зо­зу­лю, ко­то­рый увел его по со­знан­ке, всвя­зи с бес­по­мощ­но­стью от опь- яне­ния, в пу­те­ше­ст­вие по свя­тым ме­с­там. Ян Кар­ло­вич спрыг­нул - на­пе­рех­ват - с чер­да­ка. Ма­туш­ка-зем­ля не об­ма­ну­ла. При­ня­ла мяг­ко, на за­днюю те­лес­ную пло­ско­сть. И без хря­ст­ка в по­звон­ках.         Вы­дю­жил! И с кри­ком стал про­би­вать­ся меж­ду жи­во­тно­го ста- да коз.         - Ла­зарь Иль­ич! Не бе­ги шиб­ко! А то до­го­ню - по­ко­ло­чу по ма­ков­ке!         На­прас­но драл он свое гор­ло. Зо­зу­ля да­же не ог­ля­ды­вал­ся.         Вот и по­тек, сба­вив ско­ро­сть, Ян Кар­ло­вич за ус­т­рем­лен­ным к боль­шо­му па­ра­дно­му зда­нию че­ло­ве­ком при­лич­ной, ес­ли и на се­бя по­смот­реть в зер­ка­ло, на­руж­но­сти.         Под­нял­ся по сту­пень­кам, про­шел че­рез парк с по­лу­мер­т­вой тра­вой и па­су­щи­ми­ся ба­ра­на­ми. Ос­та­но­вил­ся у вхо­да в до­исто­ри- че­с­кий дво­рец, вы­стро­ен­ный ца­рем Иро­дом над пе­ще­рой с по­гре­бен­ны- ми там древ­ни­ми ко­с­тя­ми ев­рей­ских пат­ри­ар­хов. Путь ему пре­гра­дил ста­рый сол­дат Ко­тик, и это по­сле то­го, что Зо­зу­ля внед­рил­ся во внут­рен­ние по­ме­ще­ния без вся­ко­го предъ­яв­ле­ния про­пу­ска.         - Я Ко­тик. А ты кто?         - Я Дя­дя.         - Аме­ри­кан­ский?         - Из ше­с­той па­ла­ты. От Че­хо­ва, стал быть.         - Че­хов? Да! Че­хов - на­деж­ная про­тек­ция: ко­ман­дир взво­да по борь­бе с тер­ро­риз­мом.         - Врач он, врач!         - Зуб­ной! Но на граж­дан­ке.         - Он еще пи­са­тель.         - У нас все пи­са­те­ли. И Пе­рес. И На­та­ни­я­гу. И Ган­ди. Я то­же пи­шу книж­ки. Под псев­до­ни­мом. Фа­ми­лия Ко­тик, а под­пи­сы­ва­юсь - Кро­лик. А ты кто? До­ку­мен­ты есть?         - А у Ла­за­ря Иль­и­ча? - Ян Кар­ло­вич стал за­ги­бать на паль- цах свои пра­ва че­ло­вечьи. - Про­пу­сти­ли - не гля­дя. (За­гнул ука­за- тель­ный па­лец.)         - Он ев­рей.         - Мое ры­ло ни­чем не от­ли­ча­ет­ся. Мы, как близ­не­цы. (За­гнул         вто­рой па­лец.) - И уч­ти­те, он са­мо­лич­но вы­та­щил ме­ня сю- да. К ва­шей про­ход­ной.         - По вы­зо­ву?         - Он ва­тик*(13). Пер­вым при­ехал, пер­вым ус­т­ро­ил­ся.         - До­ку­мен­ты!         Ян Кар­ло­вич ин­с­тин­к­тив­но по­лез в бо­ко­вой кар­ман пид­жа­ка. К сча­стью для быв­ше­го бок­се­ра, об­на­ру­жил се­бя не в тру­сах и май- ке, не в боль­нич­ной пи­жа­ме, а в бо­с­то­но­вом ко­с­тю­ме, до­брот­ном и для дип­ло­ма­та Мо­ло­то­ва, пусть и сня­том с Лит­ви­но­ва.         В бо­ко­вом кар­ма­не изы­скал пас­порт, а в нем, на пер­вой стра­ни­це, свою, уко­ре­нен­ную в ро­де его фа­ми­лию. - Ла­цис.         - Во! - про­тя­нул ин­дуль­ген­цию Ко­ти­ку с аме­ри­кан­ским ав­то- ма­том М-16.         Тот про­чел кал­лиг­ра­фи­че­ские пи­са­ния без ожи­да­е­мой Мая- ков­ским на том све­те бла­го­же­ла­тель­но­сти. И ска­зал та­кие сло­ва. -         - Ла­цис*(14) - мед­ведь. А те­бя за­ячьей дробью... Про­меж глаз... И не шу­с­т­ри!.. С ко­за­ми!..         - Охот­ник? - та­еж­ный ста­ра­тель в оче­ред­ной раз уди­вил­ся Из­ра­и­лю.         - Бы­ло де­ло... Под­ня­ли хо­зя­и­на из бер­ло­ги...         - А по­мнишь... На Ле­не?.. Ве­чер­ком... Ко­с­тер­чик... И по ма­лень­кой...         - Ма­лень­ки­ми не ин­те­ре­со­ва­лись. Не­дот­ро­ги они. А я - егерь. Мы со­ха­тых - жа­ка­ном, в при­шлеп, ког­да Бреж­нев при­це­ли- вал­ся. Хоть бы оч­ки снял - "сись­ки-ма­сись­ки!"         - Он и у нас про­мыш­лял. Со­бо­ля в глаз. А по­том... ко­с­те- риш­ко... и по ма­лень­кой.         - Вы­пить я те­бе и тут дам. Но в Мах­пе­лу не про­пу­щу. По рас­по­ря­же­нию Ара­фа­та за­кры­та гроб­ни­ца пред­ков на­ших для го­ев.*(15)         - А я кто?         - Луч­ше выпь­ем. И не шу­с­т­ри с ко­за­ми!..   (продолжение следует)